МИХАИЛ ИВАНОВ: "ЖИЗНЬ СКВОЗЬ ПРИЗМУ СВОБОДЫ"

11 ноября 2021, 07:38

ДИРЕКТОР АЛФЕРОВСКОГО ЛИЦЕЯ ВСТРЕЧАЕТ СВОЕ 75-ЛЕТИЕ В РАБОТЕ НАД НОВЫМИ КНИГАМИ

 

Забавную грамоту, не имеющую ничего общего с официальными документами такого рода, получил от школьников в канун своего 75-летия директор Алферовского ФТШ Михаил Георгиевич Иванов. В очередную годовщину Лицея дети наградили его с чистосердечной формулировкой за то, что он, не такой "великий и ужасный", как обычные директора.

В этом признании заключена, на мой взгляд, одна из самых важных черт демократичной натуры Михаила Георгиевича. Двери его кабинета в течение всего учебного дня, как правило, открыты, как открыт для общения и он сам. И к входящему в его кабинет школьнику он относится скорее не как к учащемуся этого учебного заведения, а как к своему младшему коллеге. И в самом облике Михаила Георгиевича нет ничего, чтобы увидеть в нем "лицейское начальство". Впрочем, и директором он стал скорее не по своему желанию, а волей обстоятельств. Причудливыми поворотами своей судьбы юбиляр поделился в беседе с нашим корреспондентом.
 

- МИХАИЛ ГЕОРГИЕВИЧ, ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛИ У ВАС ВРЕМЕНАМИ ЖЕЛАНИЕ ОСТАНОВИТЬСЯ, ОГЛЯНУТЬСЯ НА ПРОЙДЕННЫЙ ПУТЬ?

 

- Для любого человека в определенном возрасте свойственно так или иначе оглянуться. Самые дальновидные люди начинают оглядываться раньше. Но по молодости бежишь и думаешь - пока будешь оглядываться, с темпа собьешься, тебя обгонят. Вот добежим до такой-то даты, тогда поедем в санаторий и оглянемся. Лучше в горный, чтобы было на что оглянуться. И вот, оглядываясь сегодня, видишь некоторые любопытные штуки, которые как будто со стороны открываются. Если говорить о моей биографии, то тут вырисовывается такое обстоятельство: я три раза приходил в школу и три раза уходил из нее в науку. Причем в каком-то смысле каждый раз это было невольно, не по решению моего внутреннего Центрального Комитета, а по обстоятельствам, под влиянием каких-то сторонних людей. Не всегда была понятна значимость этого для будущего. И возникала на этом пути куча совпадений.

 

- ЧТО ЖЕ ЭТО БЫЛИ ЗА ОБСТОЯТЕЛЬСТВА И СОВПАДЕНИЯ?

 

- Ну, например, хрущевская реформа образования начала 60-х пришлась для меня на момент моего поступления в 239-ю школу. И с этого момента на мою судьбу стали воздействовать эти две эти силы - Школа и Наука. Я проучился в 239-й три года, поступил на физфак ЛГУ и после физфака по распределению ушел в науку. Стал заниматься лазерной физикой в Оптическом институте. А в 1975 году возникли обстоятельств, от меня совсем не зависевшие, и мне пришлось уйти. И так получилось, что мои друзья - учителя меня, можно сказать, сосватали пойти учителем физики в ту же 239-ю школу. Там умер учитель, а я был без работы. Думал, годик поработаю, а проработал восемь лет. Но в 1983 году похожим образом мне пришлось уйти из школы. И я ушел в Физико-технический институт, снова занимался там наукой, низкоразмерными системами, тем, что потом стали называть квантовыми точками. Я попал в группу, стоявшую у самого начала этой фундаментальной тематики. Это были исследования, за которые Алексей Екимов и мой тогдашний коллега Александр Эфрос позднее получили премию Вуда и сегодня претендуют на самую высокую оценку мирового сообщества. Но почти сразу возникла красивая идея, что можно под крылом института Иоффе создать хорошую школу. Алферов говорил: надо, чтобы на мою базовую кафедру приходили сильные ребята. А откуда их взять? И через четыре года административно-финансовых приключений это удалось. В 1987 году, оставаясь научным сотрудником Физтеха, я стал преподавать физику в одном из двух классов новой школы. А через три года Физико-техническая школа вошла в состав Российской Академии наук... В 2001-м по настойчивой просьбе Жореса Ивановича я пришел сюда директором. Тогда уже пришлось мне совсем уйти из Физтеха. Так что все эти хождения из школы в науку и обратно в течение десятков лет были для меня естественным процессом.

- - ВИДИМО, СУДЬБА ВАС ВЕЛА И ВЫСТРОИЛА ТАКОЙ СЮЖЕТ. ВЫ НЕ НАХОДИТЕ?

 

- Вы знаете, да... Я думаю, тяга узнавать самому что-то интересное и рассказывать кому-то о чем-то интересном - она у меня всегда была. Академик Мигдал сказал как-то, что любую, самую трудную вещь (в физике) можно понятно объяснить даже ребенку. Просто на это требуется затратить столько же усилий, сколько было затрачено на открытие этой самой вещи.

 

- НУ И В ФИЗТЕХЕ 80-Х ОКАЗАЛСЯ ПО-ОСОБОМУ ВОСТРЕБОВАННЫМ ТАКОЙ ЧЕЛОВЕК, КАК ВЫ?

 

- Физтех в любые годы своей биографии - особое место, с особой атмосферой, я не могу сравнить его ни с чем подобным. Но тут было еще и много исторических совпадений. Думаю, даже Жоресу Ивановичу со всей его энергетикой и контактами было бы не под силу открыть новую физическую школу, если бы не перестроечное время. Алферов стал в тот момент одним из пяти самых могучих людей нашего города. Он вошел в бюро обкома КПСС - как бы в президиум Политбюро в Ленинграде. Это раз. Ну а два... В это смутное время все властные структуры считали, что это все блажь академиков из Физтеха. Поэтому тут сработало совпадение трех обстоятельств: нужные люди, в нужное время, в нужном месте. Ну, и дополнительный бонус - что в хорошей компании.

- КАК ИЗНАЧАЛЬНО БЫЛА СФОРМУЛИРОВАНА ИДЕЯ СОЗДАНИЯ НОВОЙ ШКОЛЫ?

 

- Основополагающим нашим намерением было сделать именно свободную школу. И могу сказать - это нам удалось. Ну, может, сегодня она не столь свободна, как во времена, когда она была самостоятельным учреждением Академии наук. Но, тем не менее, степень нашей свободы мне и сейчас даже трудно с чем-то в этой области сравнить.

 

И это продолжается вот уже тридцать четыре года. Номером один в организации всего этого процесса было и остается свобода разумных действий. А конкретная цель - воспитание исследователя. Это формула Валерия Адольфовича Рыжика, моего учителя. Между прочим, тоже пионерская идея. Она многое определяет. Остальное - частности. Хотя и весьма существенные: управление через Совет, половина преподавателей - учителя, половина - профессионалы в своей области - совместители, заметное число преподавателей - выпускников ФТШ, практика в учебном плане, курсы по выбору...

 

- В ЧЕМ ОНА ВЫРАЖАЕТСЯ, ВАША СВОБОДА?

 

- Содержание рабочего процесса (учебный план, программы), подбор кадров, прием школьников, расписание - здесь никто на нас не влияет. Долгое время, по крайней мере до ухода Жореса Ивановича, в наш верховный ареопаг, совет Лицея, принимающий решения, входили физики из Физтеха, несколько учителей из школы и ряд представителей из разных дружеских структур.

 

- КАКОГО РОДА РЕШЕНИЯ ОНИ МОГУТ ПРИНИМАТЬ?

 

- Ну, например, решают, что со следующего года мы меняем правила приема в школу, что к вступительным экзаменам добавляются собеседования, что принимаем школьников не только в восьмой, но и в девятый класс, или что часть бюджета мы направляем на издание авторских учебников, или на создание центра дистанционного образования. Этот же наш совет принял решение учредить интернат-отделение, что стало очень важной вехой в жизни ФТШ, где вместе с петербуржцами стали учиться одаренные дети из разных регионов страны.

- А ДОПУСТИМ, РЕШЕНИЕ ОБ УЧРЕЖДЕНИИ САХАРОВСКИХ ЧТЕНИЙ ТОЖЕ БЫЛО ПРИНЯТО НА ЭТОМ УРОВНЕ?

- Это была скорее инициатива снизу. У нас с самого начала было принято, что учебный процесс включает практику в лабораториях. И практика должна заканчиваться защитой выполненной работы. В первый год это была как бы наша внутренняя конференция. На следующий год мы пригласили на защиту ребят из ленинградских школ. Ну а когда в конце 1989 года скоропостижно умер академик Сахаров, мы приняли решение в память о нем со следующего года проводить наши защиты в виде Сахаровских чтений. И уже через год на эту нашу школьную конференцию приехали американцы, потом венгры, сербы...

 

- ВНОВЬ ВОЗНИК СЮЖЕТ?..

- Причем и сюжет личный. Был период, когда я тесно контактировал с кругом людей, хорошо знакомых с Андреем Дмитриевичем и его женой Еленой Георгиевной Боннэр. Я был на его похоронах в составе группы друзей и знакомых из Питера. Мы жили в его квартире на Чкалова. Я с еще тремя людьми, ездил получать гроб из морга. Когда был митинг в день похорон, я ехал в машине, в которой везли гроб, а по обе стороны на лавочках сидели мы с разными людьми.

- ДОВЕЛОСЬ ЛИ ВАМ ЛИЧНО ОБЩАТЬСЯ С АНДРЕЕМ ДМИТРИЕВИЧЕМ?

 

- Лично - один раз... И это, можно сказать, отдельная маленькая история. Андрей Дмитриевич любил наш питерский круглый черный хлеб за 16 копеек, которого в Москве не было. И, приезжая сюда, он каждый раз увозил с собой такой хлеб. Я об этом еще не знал, когда однажды мы с моей знакомой шли по Невскому, и она сказала: "Хочешь хорошему человеку хлеба купить?" Это так редко бывает, что я, конечно, не мог отказаться.

 

Купили мы круглый хлеб, пришли в квартиру на Пушкинской, где Сахаров и его жена останавливались, приезжая в Ленинград. И так случилось, что мы его там застали. Я протянул Сахарову хлеб, и он его принял, сказав: "Спасибо... Как вас зовут?"- Услышав ответ, он кивнул и сказал: "А меня - Андрей Дмитриевич."

 

Ну а с Еленой Георгиевной мы несколько раз общались. Как-то во время беседы я поинтересовался ее мнением о перспективах нашей школы, про которую она знала от близких ей людей. И я услышал от нее такой пессимистический прогноз: "Честно скажу, зря ты суетишься. Все эти ваши замечательные ребята закончат школу, будут счастливы и уедут за рубеж". На что я сказал, что если даже так и случится, они уедут и будут счастливы, то я порадуюсь за них. Счастье державы - счастье ее людей.

- НАСКОЛЬКО ЕЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ ОПРАВДАЛОСЬ?

- Из первых выпусков действительно довольно много уехало. Был такой сложный период - с 1989 по 1993 год. Ну а последние пять лет - один-два человека уезжают из шестидесяти выпускников . Другое дело, в дальнейшей работе по-всякому у них бывает. Но сегодня уже нет такой сильной волны научной эмиграции. Чаще бывает, что они год здесь работают, а год там, выезжают в зарубежные командировки. Но все эти процессы не обрушили школу, и никто даже из внешних организаций не упрекнул нас в том...

 

- ЧТО ВЫ РАБОТАЕТЕ НА ЗАГРАНИЦУ?

 

- Да, таких упреков в наш адрес не было... Гораздо больше ребят в брежневские, в андроповские времена уезжало из 239-й школы. Но ясно одно: когда человек свободен и не чувствует, что ему за ухом жарко дышат, то все разумно решается.

 

- ВЫ В СВОЕЙ ПЕДАГОГИКЕ КАКУЮ-ТО ВОСПИТАТЕЛЬНУЮ РАБОТУ ПРОВОДИТЕ, ЧТОБЫ НЕ УЕЗЖАЛИ?

 

- Нет, специально мы ничего не делаем. Я считаю, что психологически такая специальная работа вызывает противодействие. Ну и в принципе, если уедут, ничего в этом страшного нет. В ситуации, когда принимают такое решение, есть и вполне объективные причины. Экспериментальная база у нас, как правило, хуже, чем на западе.

 

У биологов, биофизиков, биохимиков есть основания куда-то ездить, работать на каких-то установках нового поколения. Большая наука интернациональна, И среди тех, кто уезжает, есть люди, которые ассимилируются там, оседают и мало контактируют с нами, а есть и такие, кто очень даже активно сотрудничает. Идеальная ситуация - это, конечно, международные институты. Вопрос - где он находятся. Если у нас, то это накладывает обязательство по финансированию.

 

Проблема российской науки - и Алферов об этом много раз говорил - это невостребованность ее результатов. Не уровень ее результатов - это мы можем сделать, а именно невостребованность. Ребята, кто это все берет? Кому это нужно? Во многих случаях не берет никто...

- КАК ОЦЕНИВАЕТСЯ НЫНЕ ЗНАЧЕНИЕ ВКЛАДА ФТШ В ВОСПИТАНИЕ НАУЧНОЙ СМЕНЫ?

 

- По этому поводу я вспомнил одну историю, связанную с Жоресом Ивановичем. У него были любимые фразы, словечки и случаи. И был один замечательный случай, который меня порадовал. Алферов часто повторял, что в истории советского государства было всего два по-настоящему удачных проекта: космический и атомный. В очередной раз, но уже у себя в кабинете - там кто-то был из гостей - Жорес Иванович опять вспомнил про эти два удачных проекта. А я говорю: "А ведь есть и третий". Алферов повернулся ко мне: "Какой третий?" Я говорю: "Физматшколы". И потом пару раз, где-то выступая, он стал говорить, что у нас было три настоящих проекта…

 

- ВОТ ЭТО НАГРАДА!..

 

- Но ведь это действительно так. И, между прочим, физматшкола это удивительная вещь, которая прочно связывает мировую науку, государства и людей, дает какую-то линию развития. Эта линия где-то в 60-х годах родилась и протянулась через все наши сложные коллизии, катастрофы, конфликты.

 

И эти люди продолжают контактировать друг с другом. Будь то Япония, или Англия, или США, или Израиль, или Австралия, или Новая Зеландия - везде есть эти люди. Но я, прежде всего, своих учеников ищу. А сколько там из московской 57-й школы, 2-й, 444-й, из "Тридцатки" нашей - это целый мир! Импульс был дан физматшколами из чисто прагматических соображений.

 

Несколько академиков - Капица, Колмогоров, Лаврентьев - обратились в начале 60-х годов в Совмин с письмом, что у нас программистов нет, нет вычислителей, которых надо воспитывать и растить буквально со школьных времен. И поскольку вы, Никита Сергеевич, политехнизацию объявили, то надо такие специальные школы основать.

 

И тогда в 1963 году действительно основали первые интернаты - московский (Колмогоровский), ленинградский, киевский и новосибирский. А на два года раньше возникла моя 239-я (я был там в первом выпуске) и еще на год раньше - замечательная 2-я московская школа. Такая потребность возникла. С одной стороны, такая политическая вещь - под принятую реформу, а практически - под атомно-космический проект, под оборонку.

- Я ОБРАТИЛ ВНИМАНИЕ, ЧТО ВЕСЬ НАШ РАЗГОВОР ПРОНИЗЫВАЕТ ТЕМА СВОБОДЫ, КОТОРОЙ ВЫ ТАК ДОРОЖИТЕ. ОНА И ТЕПЕРЬ У ВАС НА ПЕРВОМ МЕСТЕ?

 

- Да, несомненно. И это ощущают, знакомясь с Лицеем, наши гости. Недавно у нас тут были коллеги из Якутии, и молодая учительница физики сказала: "У вас тут сахаровский дух бродит!" Это прозвучало так искренне, что я в душе прослезился. Потому что Андрей Дмитриевич был очень естественный человек. Он был абсолютно далек от малейшей позы, стремления какой-то эффект произвести, что многими воспринималось как чудачество. Между прочим, таким был и другой великий человек - физик Ричард Фейнман, который работал над американским атомным проектом, руководил там вычислительной группой. У него есть книжка воспоминаний под названием "Какое тебе дело до того, что думают об этом другие". Это фраза его жены Арлин Гринбаум, которая была неизлечимо больна и как-то сказала мужу эти слова по поводу его излишнего внимания на реакцию окружающих. Вроде бы очень простая фраза, но она колоссально повлияла на Фейнмана, он много раз после этого применял ее и придавал ей большое значение. Видимо, это речь о внутренней свободе человека - вещи более глубокой, чем просто свобода.

- А ЛИЧНО ДЛЯ ВАС ЭТА ФРАЗА ЧТО-ТО ЗНАЧИТ, КАК РУКОВОДСТВО К ДЕЙСТВИЮ?

 

- Она для меня очень важна, но я так не умею. Мне каждый раз приходится бороться с собой. Впрочем, моя учительница школьная однажды мне сказала по поводу моей стеснительности: "Ничего, это неплохо - стесняться, не думай, что это так плохо!"

 

- НУ А СЕЙЧАС ВЫ УЖЕ НЕ СТЕСНЯЕТЕСЬ?

 

- Стесняюсь, хотя и стараюсь, чтобы другие этого не замечали. То есть, буквально я не следую мысли Арлин... У меня уже много из-за этого рубцов. Но часто мне все-таки удается успешно маскироваться.

 

- КАК ЖЕ ВЫ С ТАКОЙ ОСОБЕННОСТЬЮ ВАШЕЙ НАТУРЫ ПРИНИМАЕТЕ ВАЖНЫЕ РЕШЕНИЯ?

 

- С генетикой не поспоришь, я за нее родителям обязан. Но по природе я - не комплексующий человек. И достаточно часто замечал, что в каких-то ситуациях действительно могу поступить спокойно, зная, что на это могут отреагировать неприятным для меня образом: ну и черт с ним!

- ЗНАЧИТ, ВАМ ВСЕ-ТАКИ ЭТА ФОРМУЛА БЛИЗКА?

 

- Формула близка и очень важна, потому что, к сожалению, учительская профессия, преподавание детям, прежде всего - она во многом связана с целой вереницей комплексов. Это очень опасная вещь, поскольку ты по положению становишься начальником. Между тем тебя никто из учеников не выбирал, это все случайно, как в армии. Это очень опасно. А формула внутренней свободы - она существует в разных вариантах. Помните, у Щербакова: "И, что бы ни плел, куда бы ни вел воевода, Жди, сколько воды, сколько беды утечет. Знай, всё победят только лишь честь и свобода. Да, только они, все остальное - не в счёт..." Вот и мы туда же.

 

- КАК ВЫ ОЩУЩАЕТЕ ВАШ ЮБИЛЕЙ? ДЛЯ ВАС ЭТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЭТАП В ЖИЗНИ ИЛИ ПРОСТО ДАТА, КОТОРАЯ ВЫЗВАНА ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ БИОГРАФИЧЕСКИМИ?

- Этапом не могу никак назвать. Могу лишь похвастаться: вот - удалось выпустить книгу "Физика как способ размышлять". Возможно, это тоже этап. Он более-менее случайно произошел, нашлись люди, которые помогли решить финансовую сторону дела, чтобы это издать. А сложилась книга из многолетних записей, которые я вел параллельно с преподавательской работой. Мне самому книга нравится. А ведь так не всегда бывает, даже редко. И какие-то важные вещи в ней удалось высказать... Я к коллегам часто обращаюсь: записывать надо, записывать то, что вы делаете. Я не хочу требовать отчетов. Но вы перед собой отчитайтесь. Что не записано, то, скорее всего, улетучится, пропадет. Это неправильно, вы делаете много ценных, интересных вещей. Какие-то эффекты возникают, какие-то микрособытия и мысли. Ненужное уйдет, вычеркнется. Но, перелистывая эти записи, перебирая их, вы что-то переживете заново. А иногда этот импульс дает продолжение.

- НЕЛЬЗЯ ЛИ ОТКРЫТЬ ЭТУ КНИГУ НА КАКОЙ-ТО СТРАНИЦЕ И ВАЖНЫЕ ДЛЯ ВАС СТРОЧКИ ОЗВУЧИТЬ?

 

- Можно попробовать... Ну, вот это я, еще не будучи директором, написал: "Первое и основное дело администрации - найти хорошего учителя. Понятно, для этого необходим соответствующий вкус. Его наличие - показатель таланта руководителя".

 

- ГДЕ ВЫ ВСЕ ЭТО ЗАПИСЫВАЛИ?

 

- У меня есть обычный рабочий дневник, который я начал вести с 1975 года, когда стал преподавать в 239-й школе. И какие-то вещи записывал, не только заметки о будущем уроке.

 

- ЗНАЧИТ, У ВАС ЕЩЕ ДО ДИРЕКТОРСТВА БЫЛО СФОРМИРОВАНО ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЧТО ТАКОЕ РУКОВОДИТЕЛЬ?

 

- Да, правда. Но я в каком-то смысле чувствовал себя не директором, а скорее комиссаром. Политическим руководителем этого проекта, если угодно.

 

- ЭТО ТОГДА... А СЕЙЧАС ВЫ ОСТАЕТЕСЬ КОМИССАРОМ?

 

- А сейчас я чувствую себя "чукчей-писателем". И это для меня главное - успеть написать. У меня на очереди несколько практически готовых рукописей, которые я хотел бы издать. Думаю, что в ближайшее время, может быть, до Нового года, удастся издать кусочек конспекта курса классической механики. Она будет называться "Механика без колебаний для школьников и учителей". Сейчас вот заканчиваю работу с издательством над этим проектом. Ну и еще кое-что будет. Там посмотрим. Так что жизнь идет и, в общем она наполнена.

 

- ДА, ЭТО СОВСЕМ НЕ ПЕНСИОННЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ. ЕСЛИ БЫ ОПРЕДЕЛЯЛИ ПЕНСИОННЫЙ ВОЗРАСТ ПО ВАШЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ, ТО СКАЗАЛИ БЫ, ЧТО ПЕНСИЮ НАДО НАЗНАЧАТЬ В 80.

 

- Нет, пусть будет с 60! Или раньше...

- КАКОЙ СОВЕТ ДАЕТЕ ВЫ УЧЕНИКАМ. ИСХОДЯ ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫ ОБУЧАЕТЕ ИХ НЕ ТОЛЬКО НАУКЕ, НО И ЖИЗНИ?

 

- Я их учу, они меня учат. Временами все это перемешивается, а временами мы не пересекаемся. Но, скажем, я стараюсь продвигать мысль о том, что записывать надо, фиксировать надо, что это важнее, чем кажется. Это не вопрос дисциплины. По крайней мере, как минимум, человек, который хочет стать исследователем, - это для него просто профессиональный стиль. Правда, был такой физик - Лев Ландау: ничего никогда не писал, только диктовал. Но он был один такой!

 

- КТО-ТО ИЗ ВАШИХ КОЛЛЕГ ВЕДЕТ ТАКИЕ ЗАПИСИ?

 

- Да, есть люди, которые записывают. Правда, я не слышал, чтобы кто-то из них пропагандировал бы это в общении с учениками. В свой юбилей Михаил Георгиевич решил превратиться в лектора. В Актовом зале университета 12 ноября, в три часа он прочтет лекцию, посвященную личности лауреата Нобелевской премии по физике (1965) Ричарда Фейнмана.

 

Беседу вел Олег Сердобольский

Фото Юрия Белинского--0--