АКАДЕМИК РОБЕРТ СУРИС - О НАУКЕ ЖИЗНИ И ЖИЗНИ В НАУКЕ

С режимом всеобщей "удаленки" совпал примечательный юбилей в профессиональной биографии российского физика академика Роберта Суриса. Ровно шесть десятилетий назад 23-летний выпускник Московского института стали и сплавов отметился первой научной публикацией в ряду тех, которые спустя годы принесли ему международную известность.

Сама эта круглая дата совершенно случайно обнаружилась во время нашей встречи в гостях у академика, пригласившего журналистов к себе домой на улицу Чехова. Кабинет ученого с книжными полками и миниатюрной картинной галереей - это уже частица его биографии, в которой причудливо пересеклись две столицы и разные эпохи жизни страны, пропущенные через биографию одного человека.

Наш собеседник, лекции которого пользуются огромным интересом у студентов Академического университета имени Жореса Алферова, оказался общительным человеком, далеким от академически строгого стиля.

ИКОНА

- РОБЕРТ АРНОЛЬДОВИЧ, ОТ ВАШИХ СТУДЕНТОВ Я СЛЫШАЛ, ЧТО ВЫ - ВЕЛИКИЙ ФИЗИК И ДАЖЕ - "ИКОНА ФИЗИКИ ПОЛУПРОВОДНИКОВ". КАК БЫ ВЫ ПРОКОММЕНТИРОВАЛИ ПОДОБНЫЕ ЭПИТЕТЫ И МЕТАФОРЫ В СВОЙ АДРЕС?

- Ну как я могу это комментировать? Ищу угол, где меня повесят как икону физики полупроводников. Вот и все ощущения. (Смеется). Кстати, по поводу разных определений в мой адрес. Однажды меня пригласили выступить на физическом факультете Санкт-Петербургского госуниверситета. Там у них проходят Фоковские чтения. И после того, как я прочитал лекцию на их конференции, мне вручили диплом "Фоковский чтец". Так что горжусь, что я еще и чтец. Хотел добавить "и на дуде игрец", но чего нет, того нет, хотя живу я, можно сказать, в музыкальном доме с мемориальной доской самому знаменитому жильцу - Михаилу Ивановичу Глинке.

В ЛЕНИНГРАД! В ЛЕНИНГРАД!..

- ИЗВЕСТНО, ЧТО МНОГИЕ ПЕТЕРБУРЖЦЫ, КАК ЧЕХОВСКИЕ ТРИ СЕСТРЫ, РВУТСЯ "В МОСКВУ, В МОСКВУ". А ВЫ, КОРЕННОЙ МОСКВИЧ С УСПЕШНОЙ СТОЛИЧНОЙ БИОГРАФИЕЙ, СТАЛИ ПЕТЕРБУРЖЦЕМ. КАК СЛУЧИЛСЯ ТАКОЙ ПОВОРОТ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ?

- В Москве я 28 лет проработал "в ящиках". Не могу сказать, что это потерянное время. Это было интересно. Четыре с половиной года был сотрудником заведения, которое нынче называется "Пульсар". Это был самый главный транзисторный институт электронной промышленности, где делали первые отечественные транзисторы. В 2009 году праздновался 60-летний юбилей первого советского транзистора. Мне позвонили, я туда поехал. Трогательное было мероприятие. Уже в то время, в 1959 году, началось движение за интегральные схемы. Под Москвой, как центр этого направления, организовали Зеленоград и стали собирать там разных людей. Руководителем института, который должен был заниматься перспективными проектами, назначили Виталия Ивановича Стафеева, который был

Жорес решил, чтобы выжить в таких обстоятельствах, надо выделить все гетероструктурные лаборатории. И это было правильное решение

сотрудником Ленинградского Физико-технического института. Тогдашний министр электронной промышленности Александр Иванович Шокин называл этот институт "нашей Академией наук". Стафеев довольно много народу нагреб из Физтеха. А я в Зеленоград попал по рекомендации моего неформального руководителя Виктора Леопольдовича Бонч-Бруевича. Перевелся туда легко, поскольку это было в пределах одного ведомства. И жизнь там была совершенно замечательная. Среди физтеховцев, которые туда перебрались, был физик-теоретик Рудик Казаринов. Для меня знакомство с ним оказалось большим везением, и мы совместно проработали почти десять лет. Я довольно часто приезжал по делам в Физтех, и постепенно он стал для меня родным домом. Потом Жорес начал меня качать: давай, переезжай.

Мы с Жоресом договорились: он становится директором Физтеха и перетаскивает меня к себе. Все мероприятия по перетаскиванию - за ним, за исключением квартиры. "Квартирой, сказал, будешь заниматься сам". Ну, сам и сам. Я ею занялся и поменял свою московскую на эту. Кстати, в этой квартире жила актриса из Акимовского театра Майя Тупикова, которая к тому моменту была замужем за великим режиссером и жутко неуживчивым человеком Петром Фоменко. Он в то время не ужился в Москве, и Тупикова, по-моему, уговорила Акимова взять его сюда. Фоменко жил здесь, а значился в Москве, так же, как и я, еще некоторое время пребывал в Ленинграде на птичьих правах. Эту квартиру я долго высиживал, потому что Жорес торопил меня с переездом, и я в 1988 году перешел в Физтех, но еще не был прописан в Ленинграде. Жилья у меня не было, и я жил год в аспирантском общежитии на Жака Дюкло. Только в 1989 году я совершил этот кульбит с квартирой. Ну а все остальные мероприятия были проведены, как и обещал Жорес, без сучка и задоринки.

- КАКИЕ-ТО УСЛОВИЯ ВЫ ДЛЯ СЕБЯ ОГОВОРИЛИ?

- Я с Жоресом договорился: давай только, чтобы никаких административных дел.

КАК МЫ ВЫЖИВАЛИ

- НА КАКУЮ ДОЛЖНОСТЬ ВЫ СЮДА ПЕРЕЕХАЛИ?

- Стал заведовать сектором теоретических основ микроэлектроники. Этот сектор организовали специально для меня. Базовая кафедра физики твердого тела была у нас в Политехе на физико-техническом факультете. Тут пришлось мне порядком натерпеться, потому что к этому моменту все начали "линять". Получали позиции в европейских и американских университетах и уезжали. Но, тем не менее, сколотили мы кафедру, во многом благодаря усилиям Семена Гиршевича Конникова, который заведовал в Физтехе лабораторией рентгено-электронной микроскопии для изучения свойств гетероструктур. Благодаря Сене удалось кафедру раскочегарить.

Я увидел начало эпохи транзисторов, начало интегральных схем, увидел начало продвинутой оптики, начало наноструктурной деятельности...

Но тут начался обвал с государственным финансированием - оно рухруло в 10-15 раз. Жорес решил, чтобы выжить в таких обстоятельствах, надо выделить все гетероструктурные лаборатории. И это было правильное решение. Но дальше встал вопрос - кто останется начальником над оставшимся отделением. Функции руководителя там выполнял совершенно замечательный теоретик и замечательный человек Владимир Иделевич Перель. Он был у меня в свое время оппонентом на защите докторской. Мы с ним дружили. После того, как Жорес со своими лабораториями отделился, Володя категорически отказался быть руководителем оставшегося подразделения. Стали искать кандидатуру, и кому-то пришла в голову мысль: Сурис! Жорес радостно за это ухватился. В течение нескольких месяцев я от него бегал, чтобы он меня не захомутал. Но, в конце концов, это ему удалось. Мы договорились с Жоресом, что я иду на эту должность на два года. Но их оказалось явно недостаточно, а мне так уж совсем подставлять моих коллег не хотелось, поэтому я прослужил там почти пять лет. В новых обстоятельствах долго пришлось уговаривать коллег, чтобы они делали ставку на гранты. Сначала они упирались, но потом вошли во вкус и сделались хорошими охотниками.

- СЕЙЧАС У ВАС В ФИЗТЕХЕ ТОЖЕ РУКОВОДЯЩАЯ ДОЛЖНОСТЬ?

- Нет, я сейчас там - главный научный сотрудник. Передал функции заведующего сектором своему коллеге, который все время был моим замом Георгию Георгиевичу Зегре.

БЛЕСТЯЩИЙ ЧЕЛОВЕК

- С ПЕРВЫХ ЛЕТ ВЫ - ВЕДУЩИЙ СОТРУДНИК АКАДЕМИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. КАК ВАМ ВСПОМИНАЕТСЯ НАЧАЛО? КАК ВСЕ СКЛАДЫВАЛОСЬ?

- Сложно складывалось... Идея была совершенно замечательная: создание университета, который должен работать в теснейшем контакте с Физтехом. Все было задумано очень здорово. И то, что Жоресу в самые суровые времена удалось раздобыть деньги на строительство, охмурить всех столичных начальников - это совершенно потрясающе. Только с его напором и красноречием это можно было сделать. Но дальше возникли проблемы с Физтехом. Идея организовать комплекс, где Физтех должен был оказаться в каком-то смысле в подчинении, была нехороша. По-моему это была ошибка, и физтеховские люди возмутились. Физтех - главный, и должен оставаться главным.С этого момента и возникли серьезные проблемы. Ну а дальше была проявлена совершеннейшая несправедливость по отношению к научному руководителю Физтеха Жоресу Ивановичу Алферову. В этой идиотской каше и в условиях проявленного тогда неуважения со стороны физтеховского начальства Жорес категорически отказался от дальнейшей работы в этих стенах и ушел. Ну а по сути дела его выдавили. Это был большой проигрыш для Физтеха. Гигантский. Потому что во главе Физтеха традиционно всегда должны быть блестящие люди. А Жорес был блестящим. Как только он ушел, блеск Физтеха пропал, и это была очень большая потеря. В каком-то смысле это была потеря и для Академического университета. Я-то свою функцию видел в том, чтобы некое единство между Физтехом и университетом продолжалось. Не могу сказать, что я сильно преуспел в этом, но тем не менее…

- В УНИВЕРСИТЕТЕ ВЫ КАКУЮ ДОЛЖНОСТЬ ЗАНЯЛИ?

- Стал заведующим кафедрой физики конденсированного состояния. Я придумал название, которое отличается от физики твердого тела. На самом деле идея заключалась в том, что надо расширить поле деятельности - не только твердое тело в традиционном понимании, а и жидкости. Так что название предполагало охват более широкого спектра.

- ЭТО БЫЛА И ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ, И НАУЧНАЯ РАБОТА?

- Ну, в общем-то люди, которые лекции читают, обязаны заниматься наукой, иначе они там никому не нужны. В прежние годы мы силами кафедры готовили презентацию, чем мы занимаемся, какой наукой, агитируя молодежь идти к нам. Университет не имеет смысла, если он не сориентирован на науку.

ПОВОД ДЛЯ ОПТИМИЗМА

- СЕЙЧАС В УНИВЕРСИТЕТЕ ИМЯ СУРИС - НОМЕР ОДИН В СПИСКЕ САМЫХ АВТОРИТЕТНЫХ ИМЕН, КОТОРЫЕ ЗДЕСЬ...

- Вы опять про икону?

- ЭТО Я В ТОМ СМЫСЛЕ, ЧТО ЕСЛИ КТО-ТО ВЫБИРАЕТ ВУЗ И ВИДИТ ВАШУ ФАМИЛИЮ, ОН РЕАГИРУЕТ НА НЕЕ.

- Ну, ради бога.

- ОБЪЯСНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЧЕМУ В ТАКИЕ СЛОЖНЫЕ ВРЕМЕНА, КОГДА ИЗ УНИВЕРСИТЕТА УШЛО МНОГО СИЛЬНЫХ СПЕЦИАЛИСТОВ, ВЫ НЕ ПОДДАЛИСЬ ЭТОМУ ВЕЯНИЮ И ОСТАЛИСЬ?

- Дань традиции.

- КАК ВЫ ОЦЕНИВАЕТЕ СИТУАЦИЮ, КОТОРУЮ СЕЙЧАС ПЕРЕЖИВАЕТ УНИВЕРСИТЕТ?

- Она остается сложной. И дело тут вот в чем... Эти слова приписывают Сталину, но сказал на самом деле кто-то намного раньше: кадры решают все. К сожалению, люди уходят. Блеск утерян. И чтобы этот блеск восстановить, нужны авторитетные имена.

- ТАК ОНИ ВРОДЕ БЫ НАЧАЛИ ПОЯВЛЯТЬСЯ. Я ИМЕЮ В ВИДУ ПРИХОД В УНИВЕРСИТЕТ МОЛОДЫХ УЧЕНЫХ АЛЕКСАНДРА ИВАНЧИКА И СЕРГЕЯ ТАРАСЕНКО, КОТОРЫЕ ВОЗГЛАВИЛИ КАФЕДРЫ.

- Вот это действительно хорошие ребята. И Сашу Иванчика, и Сережу Тарасенко я в свое время рекомендовал со страшной силой. И не только я. Это действительно люди с блеском. Но нужно некоторое время для того, чтобы они раскочегарились. Очень надеюсь, что они подымутся. И в этом есть некий повод для оптимизма.

УЧЕНИКИ

- МНОГО ЛИ У ВАС УЧЕНИКОВ?

- Много. Могу назвать, к примеру, Марину Семину, которая "одокторилась" в этом июне. Всего же учеников у меня примерно человек двадцать пять, хотя я не из тех людей, которые в этом деле ведут какую-то статистику.

КОЛЛЕГИ

- ВАС МНОГИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ СВЯЗЫВАЛА РАБОТА С ЖОРЕСОМ ИВАНОВИЧЕМ АЛФЕРОВЫМ. КТО ОН БЫЛ ДЛЯ ВАС - РУКОВОДИТЕЛЕМ, СТАРШИМ ТОВАРИШЕМ, КОЛЛЕГОЙ?

- Коллегой... Мы плотно и достаточно продуктивно общались. Не всегда соглашались, отнюдь. Я ценил в нем то, что он был человеком слова. И, повторяю, это был действительно блестящий человек.

СЛУЖЕНИЕ

- СКОЛЬКО ДЕСЯТИЛЕТИЙ ВЫ СЛУЖИТЕ НАУКЕ?

- Первая статья появилась в 1960 году. Значит, шестьдесят лет получается.

- КАКИМ ВИДИТСЯ ВАМ ЭТОТ ПУТЬ С ВЫСОТЫ ВАШИХ 83-Х ЛЕТ? ЧТО ПРОИЗОШЛО В ФИЗИКЕ ЗА ЭТИ ДЕСЯТИЛЕТИЯ?

- Я увидел начало эпохи транзисторов, начало интегральных схем, увидел начало продвинутой оптики, начало наноструктурной деятельности... Но, как это ни покажется странным, на самом деле меня наноструктурам учили еще в конце 50-х годов в Институте стали и сплавов, который, кстати, носил имя Сталина. Все мы живем всю жизнь за счет наноструктур, потому что любая термообработка металла - это рождение в металле наноструктур. Только вместо "нано" тогда существовал термин "дисперсионное твердение", возникающее в результате термообработки. Издавна все металлургичекие технологии так или иначе связаны с наноструктурами. А вот что появилось действительно замечательного, что все это можно теперь делать не в массиве, а поштучно, с помощью сверхрешеток. Современные технологии позволяют нам делать слои с десяток размеров атома, чего в те времена было невозможно. Но наноструктуры уже были. Другой вопрос, что управление было не столь изощренным. А понимание всего этого дела было, конечно, чему все радовались. Все это на моей памяти.

Могу гордиться, что наши ребята механики ходили за консультацией ко мне

У нас в институтской лаборатории стояли чешские электронные микроскопы "Тесла", с помощью которых можно было увидеть включение в сто ангстрем. Это было великое счастье. Потом появились эти колонны мегавольтные. А что там будет развиваться в этом направлении, мне трудно сказать. Я прикладник, как вы заметили, и мне это нравится. С другой стороны, у меня есть некое количество работ теоретических, которые прямого приклада не имеют, а возможности появляются благодаря технологиям. Вот, например, один здоровый кусок деятельности, который продолжается в какой-то степени, это сложные электронно-дырочные комплексы в полупроводниковых гетеро-нанострутурах. Их исследование стало возможным благодаря тому, что удаются эти структуры создавать. Дают специальную структуру - квантовую яму. Большинство рабочих лазеров и светоизлучаюших устройств как раз в значительной степени основаны на квантовых ямах. И там возникает масса интересных физических событий. Чем дальше, тем больше. Как там дело дальше пойдет? Думаю, пойдет как надо. Там возникают какие-то дела, связанные с квантовой когерентностью, тоже на такого рода структурах. Ну, что я могу сказать? Это опять же вопрос приклада, чего я не касаюсь. Это разговор для Саши Иванчика - что у нас там во Вселенной происходит. А там тоже масса интересного. Я об этом всегда говорю, когда такая деятельность связана с комплексами, которые называются трионами. Вы будете смеяться, но лучевой обмен в атмосфере солнца контролируется отрицательно заряженными ионами водорода. Они имеют энергию связи, отвечаюшую как раз температуре солнечной атмосферы. Там идет игра между этими ионами и излучением. На это обратил внимание американский астрофизик Чандрасекар, получивший Нобелевскую премию по физике в 1983 за создание теории эволюции массивных звезд. Так что тут, я думаю, нас ждет еще много открытий.

ТРИЖДЫ ИОФФЕ

- У ВАС ВНУШИТЕЛЬНЫЙ СПИСОК ОТЛИЧИЙ - ТУТ И ГОСПРЕМИЯ, И БРИТАНСКАЯ НАГРАДА, И ПРЕМИЯ ИМЕНИ ИОФФЕ.

- Вот тут вы неправы. У меня не одна, а три премии Иоффе... В свое время в ленинградском "Зените" был популярный игрок с двойной фамилией. Левин-Коган. Его называли дважды евреем Советского Союза. Так вот, я Левина-Когана обскакал, потому что я - "трижды Иоффе". Первую премию имени Иоффе мне присудила Российская академия наук, вторую именную - Санкт-Петербургский научный центр РАН и Правительство Санкт-Петербурга. Третья премия имени Иоффе - это награда Физико-технического института. Ну и присуждены они были за различные работы - тут и исследование совершенно нового типа волн в высокоомных компенсированных полупроводниках, и всякие сверхрешетки из квантовых точек.

- КАКАЯ-ТО НАГРАДА ВАМ, МОЖЕТ БЫТЬ, ОСОБЕННО ПАМЯТНА?

- Все... Государственная очень важна. И международная Рэнковская премия по оптоэлектронике - тоже. Я получил ее в 1998 году в Лондоне, причем в группе ее лауреатов в тот год были и два индуса, награжденные за новый сорт ветвистого риса. Такая вот оригинальная премия. А началось все с письма за подписью руководителя Рэнковского фонда графа Сэлнбургского. Обращаясь ко мне, он спрашивал, не соглашусь ли я принять эту премию. Рэнковская премия очень замечательная. Когда-то Рэнки владели всеми мукомольнями в Британии, а последний представитель этой династии присоединил к мукомольням еще и киноиндустрию. Поскольку детей у него не было, он завещал все состояние в этот Фонд, ну, типа Нобелевского, с тем, чтобы давать премию по двум направлениям: еда, поскольку мукомольни, и оптоэлектроника, поскольку кино. Мы вчетвером получали эту премию за каскадные лазеры: Рудик Казаринов, Джером Фейст, Федерико Капассо и я. Ну а Госпремия у нас была совместно с Жоресом - за технологии и за результаты по лазерам на квантовых точках. Причем в числе восьми награжденных был и наш немецкий коллега Дитер Бимберг. По инициативе Жореса удалось этого немца в Госпремию включить. Я и мой коллега Левон Асрян в этой группе занимались проблемой разброса параметров квантовых точек. Интегральная схема - это миллиард элементов, и надо, чтобы все были одинаковые или с малым разбросом. Вот собственно мы этим и занимались. Так что все премии хорошие. Это все, повторяю, здоровые существенные куски моей деятельности.

ЧЕТВЕРТЬ ЧАСА

- У ВАС ТАКАЯ ЭКЗОТИЧЕСКАЯ ДАТА РОЖДЕНИЯ - 31 ДЕКАБРЯ. НАВЕРНОЕ, ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ РОДИЛИСЬ В ТАКОЙ МОМЕНТ, МОЖНО НАЗВАТЬ ИЗБРАННИКАМИ СУДЬБЫ?

- Знаю точно, что я родился без четверти двенадцать ночи. Мама очень хотела записать меня 1937 годом. Почему 37-м? Армия и школа. Раньше в школу нельзя было поступить, если тебе неполных семь лет. В результате я отстал на год в школе, и дальше у меня не было окна между окончанием школы и институтом. Если в 1954 году закончил, должен был в том же году поступить, иначе меня загребли бы в армию, и тогда я проиграл бы три года. Поэтому шла торговля из-за этих 15 минут. Ну, вот не выторговала мама. Это были те 15 минут, которые решили год.

ОТЕЦ

- НЕ БЫЛО ЛИ У ВАС, СЫНА АРХИТЕКТОРА, ПЛАНОВ ПРОДОЛЖИТЬ СЕМЕЙНУЮ АРХИТЕКТУРНУЮ ДИНАСТИЮ?

- Все детство и последние годы школы я занимался в студии Архитектурного института, и предполагалось, что я буду поступать именно сюда. Я вполне бы мог стать архитектором, но мне не захотелось. Слишком много народа вовлечено в это дело, а когда занимаешься наукой, все-таки ты почти один. Ну, по крайней мере, можешь сам себе делать окружение. Зависишь, конечно, от окружения, но не в такой степени. Отец в 1950 году стал лауреатом Сталинской премии. В 1979 году он уехал в Америку. У меня из-за этого были проблемы на работе. В 1999 году отец умер. Вот эти картины на стене - его архитектурные эскизы американского периода. А еще у меня хранятся две медали лауреата Госпремии: одна - отцовская, а вторая - моя.

СПОРТ

- ВЫ СПОРТИВНО ПОДТЯНУТЫЙ ЧЕЛОВЕК. НАСКОЛЬКО БОЛЬШИЕ УСИЛИЯ ВЫ ВКЛАДЫВАЕТЕ В ТО, ЧТОБЫ ПОДДЕРЖИВАТЬ ТАКУЮ ФОРМУ?

- Живу за счет прежних запасов. К сожалению, из-за пандемической самоизоляции стал слегка пузо наращивать. А так, нет, никаких особых усилий не прикладываю. Ну а вообще-то я много занимался спортом. В баскетбол играл и в школе, и в родном институте, где спортзал у нас располагался в Доме Коммуны, в здании эпохи конструктивизма 20-х годов. Об этом я вспоминаю на лекциях, когда рассказываю ребятам про рассеяние. Там был большой спортзал. В то время конструкционных материалов особых не было, поэтому в зале стояли колонны, подпиравшие потолок. С одной стороны колонны представляли определенную травмоопасность и были обшиты гимнастическими матами, а с другой стороны возле колонн можно было повалять дурака и обфинтить соперника. В то время всем интеллигентным мальчикам и девочкам полагалось играть в большой теннис. Меня определили играть в теннис в клуб "Спартак". Спартаковский стадион был в Сокольниках, на Ширяевом поле. Там в это время занимался и Николай Озеров, известный тогда спортивный комментатор и актер МХАТа.Несмотря на свою грузноватость, он, если не ошибаюсь, пару раз был чемпионом Москвы по теннису. Зимние тренировки проходили у нас на катке. Полагалось играть в хоккей с мячом, потому что удары-то там примерно те же самые, что и в теннисе. Потом немножко пособачился и с шайбой. И после этого я всю жизнь катался на коньках. Последний раз это было в 2011 году. Мы с женой были в Нью-Йорке, и я там на катке покатался. Но она петербургская девушка, тут коньки не были в особом почете, больше - лыжи. Она волновалась за меня и, в конце концов, чтобы меня не провоцировать, выкинула мои "канады", которые лежали на антресолях. Еще одним моим увлечением с конца 1950-х было подводное плавание. А потом еще и спиннинг. Мы с женой уже больше десяти лет ездим отдыхать в Финляндию. У нас есть место на берегу озера, где мы коттедж снимаем. Там я и спиннингую. И рыбы на еду на две-три недели, которые мы там проводим, хватает вполне. Ну а если можно считать спортом автомобиль, так я из-за руля, можно сказать, не вылезаю. Пятьсот километров от дома до озера в Финляндии проезжаю одним махом.

- СЛАВА БОГУ, ЧТО АКТИВНАЯ ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...

- Ко мне как-то пришел мастеровой парень чинить то ли электрику, то ли газ. Молодой малый. Потрепались с ним. Оказалось, что он тоже подводник. Он попросил показать что-нибудь из моего подводного арсенала. Я открыл ему на компьютере пару фотографий, и он сказал: "Знаете, вы очень красиво стареете". Это был для меня большой комплимент. И я взял эту фразу на вооружение.

Мое общение с академиком Робертом Сурисом проходило не только в жанре интервью, но и неоднократно прерывалось его чудесными историями из жизни. Одну такую историю, повествующую об автомобильных пристрастиях Роберта Арнольдовича, я приберег напоследок. И здесь я оставляю читателя наедине с рассказчиком.

МОЯ ДОРОГАЯ "ШЕСТЕРКА"

В 1977 году я получил машину своей мечты - прекрасную "шестерку", которая тогда только появилась у нас. Она была невероятного канареечного цвета, замечательного совершенно. Очень мне нравилась. В первое же лето отправился я на "шестерке" в Пицунду, и там грузины проходу мне не давали, требовали, чтобы я продал им машину за какие-то баснословные деньги. Ну, я, конечно, устоял. Возвратился на ней в Москву. Жил я тогда около Новодевичьего монастыря. Накануне выхода на работу был у меня в гостях один мой коллега из Физтеха, и мы с ним крепко поддали. Утром был я, мягко говоря, не таким свежим, как хотелось бы. Но ехать было необходимо, и я решил - рискну. Сел за руль, все время дул себе в нос: как там у меня, выветрилось или нет? Времени прошло изрядно, но остатки все же были. Еду и вдруг по дороге замечаю, сзади меня пристроился гаишник. Он включает мигалку и называет мой номер: остановитесь! Ну, думаю, хана мне пришла. Остановился, приоткрыл окно, чтобы дышать. Подходит ко мне капитан. Я в полном отпаде, думаю, все, прав лишился. А капитан мне говорит: "Скажите, пожалуйста, вы этим летом на Пицунде были?" Я подтверждаю: да, был. Оказалось, что он там тоже с семейством отдыхал и мою машину запомнил. Поговорили мы о том, о сем. Потом я ему намекнул, что опаздываю на важное совещание. Он говорит: ну, поехали! Оказалось, капитан служил в дивизионе, который как раз располагался по дороге на Зеленоград. Этот дивизион давал машины сопровождения.для всяких начальничков. Он велел мне держаться за ним, включил мигалку, и мы с ветерком добрались до нужного места. У меня даже запас времени появился. Так что еще и такое бывает.
"Шестерка" хорошая была. В это не все верят, но я наездил на ней полмиллиона километров! А весь секрет в том, что в родном "институте стали имени сплавов" я получил военную специальность заместителя командира по техчасти танкового подразделения. Поэтому нас крепко жучили с этими танками и с двигателями. Но началось все с автомобиля. Какой-то ЗИЛ у нас был в качестве первого изучаемого механизма. Я все это усвоил как следует и все ремонты делал своими руками. Так что особых проблем не испытывал. В конце концов мне пришлось поменять головку двигателя, и я тоже сделал это сам.
Могу гордиться, что наши ребята механики ходили за консультацией ко мне. У меня в машине обязательно был фонендоскоп, чтобы при необходимости я мог прослушать двигатель. Если же фонендоскопа под рукой не было, тогда берешь в зубы отвертку с пластиковой ручкой. Тоже своеобразный прибор. Я это дело любил. Это была хорошая тренировочка. И инженерные навыки не раз мне в жизни помогали.

Наука